Запреты и счастье




Запреты и счастье

 

Счастлив тот, кто страдает,

горе счастливым.

А.   Франс

 

Не существует единого рецепта счастья. Это объясняется, во-первых, тем, что для его достижения одни ищут гарантированных способов, другие же используют способы, содержащие элементы риска. Обычный человек рассчитывает на счастливый случай, на благоприятные условия жизни; он готов рисковать, лишь бы добиться счастья без жертв и без особых усилий; в его понимании слишком трудная жизнь - несчастливая. Философы считают счастье независимым от случая и склоняют человека к мысли, что в жизни при всех условиях, как благоприятных, так и неблагоприятных, можно быть счастливым; занимаясь поисками самого совершенного способа быть счастливым, они предпочитают счастье прочное, надежное, пусть даже нелегкое и трудное.

 

Различие в советах, как быть счастливыми, объясняется, во-вторых, тем, что обычный человек ищет способ быть счастливым для себя или, самое большее, для своих близких, его не интересует, будет ли этот способ пригоден также и для других людей; философы же изыскивают такую форму счастья, такой способ, который бы применяли все.

 

Несмотря на значительное преимущество философов в умении четко мыслить, их предписания счастья оказывались не единственно успешными. Случалось, люди жили счастливо вопреки формуле философов, и их способ достижения счастья, имея, быть может, меньше шансов на успех, в конкретных условиях, при удачном стечении обстоятельств, давал хорошие результаты. Вообще не зная предписаний философов или зная, но не следуя им и даже сознательно действуя, вопреки им, некоторые рисковали, и им удавалось. Философская формула имеет необоснованные претензии на то, чтобы быть единственной формулой счастья. Сенека был неправ, когда писал Луцилию: «Не считай счастливым того, кто зависит от условий жизни»; единственно, что он мог утверждать о таком человеке,- что зависимое счастье ненадежное, непрочное. Тот, кто поставил свое счастье в зависимость от внешних условий, действительно может его утратить; когда изменятся условия, счастье окажется под угрозой. Но если условия будут благоприятствовать, он будет счастливым всю жизнь. Будет счастливым, если ему повезет, хотя он использовал ненадежный способ достижения счастья. Один способ - более надежный, но трудный, другой - ненадежный, зато легкий. Однако кому повезет, тот достигнет счастья легко, без особого труда. Следует сказать, что многие люди не идут к счастью прямо, а выбирают каждый раз то трудный, то легкий способ его достижения.

 

В принципе дилетант убежден, что счастью служит то, к чему люди имеют влечение; философ же считает, что значительная часть того, что привлекает людей, может быть лишь помехой для счастья и должна быть истолкована как помеха.

 

Счастьем для дилетанта является обладание тем, что он хочет иметь, и никогда наоборот. В чем-то отказать себе ради счастья было бы для него абсурдом. Наоборот, для своего счастья он должен добиваться того, в чем он заинтересован, и чем больше он преуспеет в этом, тем счастливее будет. Поэтому пусть использует все блага, пусть удовлетворяет все свои потребности, так он получит наибольшее число удовольствий.

 

Иначе выглядят предписания философов. Для них большинство благ являются мнимыми, большинство потребностей - ложными, а большинство удовольствий лишь отдаляют от счастья. Поэтому они рекомендуют негативно к ним относиться. Отсюда - принципиальная двойственность в их предписаниях достижения счастья. Они отчасти позитивны, а отчасти - негативны; они состоят не только из рецептов, но и из запретов.

 

В теории счастья негативные предписания многими философами выдвинуты на первый план и преобладают над позитивными. И именно три самых общих. Во-первых, кто хочет счастья, пусть остерегается внешних благ, во-вторых, пусть ограничивает свои потребности, в-третьих, пусть избегает удовольствий.

 

Таковы три великих парадокса, но наибольший парадокс заключается в том, что это - предписания не отдельных оригинальных мыслителей, а преобладающие в философских теориях счастья. Впервые они были провозглашены в эпоху эллинизма, давшего разработанную теорию счастья; особенно на них настаивали стоики. В средние века радикальные запреты для счастливых были поддержаны христианскими мыслителями. Можно сказать, что другие теории счастья составляли в истории европейской философии скорее исключение, а эти парадоксы - основу.

 

1. Кто хочет счастья, пусть остерегается внешних  благ.

 

А. Этот первый запрет обращен против укоренившегося убеждения, что счастье - именно во внешних благах, а особенно в материальных. В осторожной форме утверждается, что они не являются причиной счастья, а в более радикальной, что они даже уменьшают его шансы. Поэтому предписание говорит: не только не стремитесь к богатству, но и остерегайтесь его. Именно в трудные минуты жизни обнаруживается вся тщетность богатства. Но и в самых обычных условиях оно может быть вредно, ибо тот, кто им располагает, привыкает к нему и поэтому страдает, когда потеряет. Не каждый теряет то, что имеет, но каждому грозит потеря, а с этим связано беспокойство, а значит, страдание. Тем более страдают оттого, что не имеют богатства, когда хотят его приобрести. Небезопасно не столько обладание материальными благами, сколько стремление к ним и привязанность.

 

Б. Социальные блага - положение в обществе, слава, власть - имеют к счастью такое же отношение, как материальные блага. Завоевание их и обладание ими приносит немало удовольствий, но бывают также и огорчения. Поэтому предостережения против материальных благ распространяются и на социальные: они распространяются на все внешние блага, ибо все они непрочны и небезопасны. Отсутствие их досаждает тем, кто стремился к ним и не достиг, кто их имел и потерял; но обладание ими также не приносит покоя: их боятся потерять. Кто придает особое значение социальным благам, рискует даже вдвойне, что будет недоволен: если их не получит, но если и получит, ибо познает трудности власти или горечь славы. Они приносят огорчение, когда их нет, но нередко и тогда, когда есть. Поэтому даже с чисто эвдемонистической точки зрения лучше их избегать.

 

Критика способности внешних благ - материальных и социальных - давать счастье ведется давно: начали ее киники, а развили стоики. Со всей беспощадностью критиковали внешние блага с этой точки зрения Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий. Систематически к ней прибегали схоласты, особенно Фома Аквинский, который доказывал, что ни в одном из внешних благ не заключено счастье. Две классические аргументации против внешних благ - стоиков и схоластов - различались тем, что одна понимала счастье в житейском, а другая - в религиозном смысле.

 

2. Кто хочет счастья, пусть ограничивает потребности по причинам, предостерегающим и от внешних благ.

 

Ведь потребности не всегда можно удовлетворить, и тот, кто их не удовлетворит, страдает. Это первый аргумент, согласно второму (выдвинутому, в частности, Шопенгауэром), удовлетворение одних потребностей сразу порождает другие, и поэтому потребности бесконечны и невозможно их удовлетворить. А неудовлетворенность нередко рождает больше огорчений, чем удовлетворение - удовольствий: голод приносит больше страдания, чем насыщение - удовольствия. То же самое можно сказать и о других потребностях.

 

А. Мыслители прошлого - не только стоики, но и эпикурейцы - предостерегали против развития своих потребностей, так как неизвестно, можно ли будет их удовлетворить. Современные ученые-психологи предостерегают скорее потому, что удовлетворение потребностей не дает счастья. Первые боялись неудовлетворенных потребностей, вторые - именно удовлетворенных. Как писал Оскар Уайльд, есть две трагедии человека: одна - когда он не удовлетворяет своих потребностей, вторая - когда удовлетворяет, ибо их удовлетворение часто приносит лишь разочарование. Желания кончаются либо пресыщением, либо горечью: усилия, затраченные на их осуществление, нередко утомляют и желаемое становится безразличным. Или достигнутое оказалось ничтожно малым в сравнении с тем, что было в мечтах. Или после него осталась пустота:

 

человек привык постоянно чего-то желать, а теперь ему желать нечего. И если даже он не почувствует усталости и разочарования, то возникает новая для него опасность: удовлетворение потребностей вызывает новые потребности - и так будет до бесконечности. При этом человек рискует вдвойне: потребности станут источником страданий, если не будут удовлетворены, и станут им также, если будут удовлетворены. А между тем освобождение от потребностей вполне возможно. «Как много есть вещей, без которых можно легко обойтись»,- любил повторять Э. Ренан. Об этом же гласит голландская пословица:  «Человеку требуется многое, но он может обойтись малым».

 

Из таких рассуждений порой делали вывод, что для обеспечения своего счастья следует освободиться от всяких потребностей - таковы школы киников и крайние течения христианства. Другие эллинистические школы, другие течения христианства, наоборот, требовали лишь ограничивать потребности. Эпикур различал естественные и неестественные потребности, а среди естественных - необходимые и не обязательные и призывал к освобождению от последних.

 

Суть проблемы схвачена в словах Сташица: «Но что же мы назовем действительным счастьем человека? Отбросим предрассудки, задумаемся над самим собой, и все мы в один голос ответим: удовлетворение первых жизненных потребностей, здоровье и покой. Только эти три вещи составляют действительное счастье человека. Все другие виды счастья являются мнимыми и вымышленными»2. Но тут же Сташиц добавляет, что не следует отказываться от вымышленных потребностей, ибо они уже стада так нужны, что без них люди были бы по-настоящему несчастливы.

 

Б. Так же, как удовлетворение потребностей, не приводит к счастью и осуществление желаний. Это не идентичные проблемы, ибо нередко люди жаждут ненужного; но эти проблемы взаимосвязаны, ведь то, чего люди жаждут, становится их потребностью. И об исполнении желаний можно mutatis mutandis сказать то же, что и об удовлетворении потребностей.

 

И это парадоксальное утверждение стало достоянием не только философов; во многих сказках говорится о том, что исполнение желаний не приносит счастья и даже разочаровывает. И не только потому, что, как указывали философы, после исполнения одних желаний возникают новые. Само их исполнение не всегда доставляет удовольствие. Мы порой не знаем, чего хотим: каждый желает иметь то, чего не имеет, а значит, и не знает. И самое важное: обычно появляется расхождение между желаемым и полученным, между представлением о вещи и самой вещью. Воображение, улавливая некоторые свойства предметов и опуская другие, изменяет их свойства. Поэтому исполнение желаний так часто приносит разочарование. Однако не всегда. Точно так же не всегда служит помехой для счастья и неисполнение желаний. Не так трудно отвлечь внимание ребенка от того, что он требует; через минуту он уже не помнит об этом и радуется чему-то другому, хотя и не получил.

 

3. Кто хочет счастья, пусть избегает удовольствий.

 

Как уже говорилось, большинство удовольствий еще не дают счастья, и наоборот, для него не обязательно много удовольствий. Не каждое удовольствие приводит к счастью, а некоторые могут быть помехой для него, как отдельная краска, сама по себе хорошая, может нарушить колорит картины. И чем больше художник думает об отдельных красках, тем меньше - о колорите всей картины; то же можно сказать об удовольствиях и счастье. Как говорил Сенека, некоторые несчастливы благодаря  удовольствиям.

 

В связи с этим стоики пришли к такому выводу: коль скоро удовольствия могут быть небезопасны для счастья,  лучше их вообще избегать. Счастливым мы называем человека, говорил Сенека, для которого наслаждением является презрение к наслаждению. Это мнение пережило античность и эпоху господства стоицизма: еще и в XVIII в. во Франции был распространен афоризм: «Удовольствие - враг счастья».

 

A. Еще большим парадоксом кажется утверждение, что причиной счастья может быть страдание. Однако решиться страдать, с тем чтобы потом получить больше удовольствия,- с этим довольно часто мы встречаемся в жизни; так поступает хотя бы тот, кто одевается в неудобную одежду в силу убеждения, что в ней он лучше выглядит («красота требует жертв»), или тот, кто ценой усилий поднимается на вершину горы, чтобы насладиться прекрасным видом.

 

Наблюдая жизнь, люди разных времен и национальностей заметили, что удовольствия и страдания, счастье и несчастье неразрывно связаны между собой. И страдание полезно для счастья и даже необходимо. Об этом можно прочитать в стихах не реже, чем в философских трактатах.

 

Почему для счастья необходимо страдание? Во-первых, потому что для достижения любой цели необходимо усилие, а оно бывает связано со страданием. Как говорится в одном стихотворении С.

 

Любомирского:

 

Не раскусив ореха, не съешь ядро,

Не согнув коленей, не сорвешь ягоду,

Не вырвав пчелиное жало, не отведаешь меда,

Не уколовшись, не насладишься запахом розы.

 

Во-вторых, страдание усиливает счастье по контрасту. В этом смысле А. Франс говорил, что мы бываем счастливы, когда страдаем.

 

В-третьих, страдание для многих людей служит побудительным, воодушевляющим стимулом. «Люди недостаточно осознают,- писала Г. С. Колетт-Вилль,- что отсутствие несчастья рождает тоску». Ибо страдание возбуждает человека, вырывает его из обычных, повседневных переживаний. Оно делает это сильнее, чем любое удовольствие. Одни удовольствия без страдания легко начинают надоедать и тяготить. «Счастье, которое затянулось, становится несчастьем»,- говорил французский писатель-символист М. Швоб.

 

B. Не только благодаря контрасту и побудительной силе, но и само по себе страдание несет для некоторых людей заряд радости. Это мнение столь парадоксально, что требует более подробного разъяснения и иллюстрации. Оно неоднократно выражалось в поэзии и искусстве в эпоху сентиментализма и романтизма в XVIII в. Речь шла о такой форме страданий, которая легко переплетается с удовольствием, например печаль и меланхолия. «Не знаю, под какие физические законы подводили когда-то философы чувство меланхолии, - говорил Бернарден де Сен-Пьер, - но что до меня, то я нахожу, что оно самое большое наслаждение из всех». И описывал удовольствия, получаемые в меланхолии. Ж. Ж. Руссо наслаждался «длящейся печалью». В одном из своих писем он писал: «Я обнаруживал внутри себя такую пустоту, которую ничто не могло заполнить; некую сердечную боль, приносящую своего рода наслаждение, о котором я не имел понятия... это доставляло мне удовольствие, и я проникся к ней таким горячим чувством и грустью, что не хотел бы не иметь ее». О «приятной меланхолии» писал и Д. Юм, ставя «её выше других чувств.

 

Не меньше ценили ее романтики. П. Б. Шелли говорил, что «удовольствие, которое содержится в печали, слаще, чем само удовольствие». Дж. Китс писал о «печальной сладости и сладкой печали», а Г. Лонгфелло о «чувстве тоски и печали, которое не есть страдание».  Э. По утверждал, что прекрасное в наивысших своих точках неизменно вызывает у чувствительных душ слезы, так меланхолия наиболее подходящий из всех Если для некоторых писателей и поэтов XVIII и XIX вв. печаль не была страданием, то для других она была именно страданием; и несмотря на это, а может быть, благодаря эму она служила причиной последующего чувства счастья. Ибо радость, испытываемая одновременно со страданием, глубже и постояннее. Лучше сумеет осознать ценность жизни тот, кто познал в ней и страдания. С. Иначе оценивали страдание религиозные мистики, сеты. Страдание давало им облегчение, умерщвление плоти облегчало другие страдания. Радикальным лекарством от всех духовных страданий является, по их мнению, от четырех главных естественных чувств: радости, надежды, страха и боли. «Ты должен лишить смысла любое удовольствие, оставляя его как бы в пустоте и темноте, Пусть душа твоя всегда склоняется не к легкому, а к трудному. He к сладкому, а к горькому. Не к тому, что нравится, а к тому, что не нравится. Не к тому, что радует, а к тому, что печалит. Нe к отдыху, а к труду. Не к обладанию все большим, а к обладанию все меньшим. Не к желанию для себя самого лучшего и самого дорогого, а к желанию самого худшего и бедного».

 

При этом страдания для аскетических натур имели не только негативное значение, были не только облегчением, но  и источником радости. Если поэты прославляли в лучшем случае радость, наступающую после страданий, то аскеты - радость вместе со страданием. Их чувства имеют характер амбивалентный: страдания влекут за собой радости и смешиваются с ними. Они не променяли бы это страдание на все блага мира.

 

Если страдания аскетов были слишком сильными, чтобы оставлять в сознании место для радости, то они по крайней мере радовали прежде, чем пришли, и после того,  как прошли. Ожидание страдания и воспоминание о нем; служит для них источником радости.

 

Радость, которую аскеты черпали из страдания, усиливалась при мысли о будущем счастье. Священное писание обещало мученикам счастье в загробной жизни. По сравнению с будущим счастьем жизнь на земле становилась лишь мучительным ожиданием. И если в ней и есть что-то ценное, то именно только страдание, ибо оно приближает к счастью в потустороннем мире. Особенно четко такие амбивалентные чувства проявляются у верующих, для которых страдание становилось единственным путем к счастью.

 

Физические страдания, которым подвергали себя аскеты, нередко превышали меру, которую способен вынести человек. Их можно было перенести только благодаря особому психическому состоянию: убеждению в близости великого счастья.

 

Следует отметить, что христианская жажда страдания, культ креста, «безумие креста», как его называют, возникли в истории сравнительно поздно. Первые христиане шли на страдания и мученичество только тогда, когда это было необходимо для их веры и церкви. А добровольные поиски страдания ради страдания начинаются в те времена, когда мучение за веру стало редким, когда можно было признавать ее беспрепятственно. Они восходят, таким образом, к средневековью, но во всей своей крайности «безумие креста» проявилось только в новое время, начиная с Возрождения, то есть в эпоху, насыщенную духом светским и гедонистическим.

 

Было бы неверно приписывать всему этому направлению эвдемонистические тенденции. Речь шла главным образом о том, чтобы путем страдания дойти до совершенства, снять вину, приблизиться к богу. Тем не менее в нем содержалось убеждение, что это также - самая верная дорога к счастью  на земле. Согласно известному афоризму Ф. Бэкона, «Ветхий завет благословлял удачу,  Новый - превратности судьбы».

 

Это убеждение, однако, не было широко распространенным среди христиан. Считалось, что следование Христу должно приводить скорее к успокоению, чем к добровольному увеличению страданий, что страдание имеет лишь относительную ценность. И хотя оно способно побуждать к любви, но любовь может обойтись и без страдания.

 

Так выглядят негативные предписания достижения счастья, указывающие пути к нему без использования внешних благ, без удовлетворения потребностей, без расчета на удовольствие. Их предлагали религия и некоторые философские течения. Они основывались на фактах, известных из опыта: есть люди, которым благосостояние, власть, удовольствия не приносят счастья, и такие, которых делает несчастными их утрата или невозможность их достижения. Более того: для людей определенного типа - фанатически верующих - не было.

 

Но, безусловно, это не единственный путь к счастью. Даже не пытаясь выяснить, какой путь приносит моральное удовлетворение, следует утверждать, что для большинства людей более верным и предпочтительным оказывается как раз позитивный путь.

 

1. Люди находили и находят счастье в благополучии и власти, в исполнении желаний, удовлетворении потребностей, в такой жизни, где удовольствия преобладают над страданиями. Внешние блага могут оказаться ненадежными, но не для всех и не всегда.

 

2. Допустим, что легче избегнет несчастья или даже приблизится к счастью тот, кто освободился от привязанности к внешним благам, от потребностей, научился терпеливо сносить страдания. Но зато он должен вложить в свою жизнь большие усилия. Нужно выбирать между риском и усилием. Философы во избежание риска соглашаются на усилие; но обычный человек откажется от усилий и согласится на риск.

 

Но нет таких дорог к счастью, которые были бы лишены риска. Ведь человек рискует не только тогда, когда к чему-то стремится, но и тогда, когда достиг желаемого. Власть не дает удовольствия тому, кто не умеет управлять, а благосостояние тому, кто не умеет им пользоваться. Но точно так же риска не лишены и рецепты философов и аскетов: не каждый умеет жить без материальных средств, ограничивать свои потребности и терпеливо переносить страдания.

 

3. Обычно говорят, что сильнее всего досаждают несбывшиеся желания. Между тем еще горше - состояние без всяких желаний. Считается также, что хуже всего иметь, а потом потерять, ибо только тогда начинают ценить потерянное. Между тем еще мучительнее ощущают отсутствие чего-либо те, кто никогда ничего не имел. Тем, кто во время войны потеряли все, скрашивало горечь утраты воспоминание о прошлой жизни, в которой они познали радость благополучия. Приятно думать не только о том, что имеешь, но также и о том, что имел когда-то. Ничего нет мучительнее мысли, что все, чем другие обладают в достатке, нам вообще недоступно.



Еще материал по данной теме


Скандинавские руны (Любовные предсказания)

Гадальные руны «Любви» помогут вам в решении вопросов, касающихся отношений и сердечных дел. 

Универсальные карты таро (Скатерть в комплекте)

Вы найдёте не только классические карты Таро, но и особую скатерть для гадания.

← все статьи