Достижение счастья




Достижение счастья

 

Сравнивая различные состояния людей,

можно заметить в них смесь добра и ада,

которые компенсируют и уравнивают

друг друга.

Лабрюйер

 

Существуют три главных вопроса, связанные с достижением счастья. Во-первых, можем ли мы его достичь? Во-вторых, желаем ли мы его достичь? И в-третьих, стоит ли его достигать? Другими словами: существует ли счастье? является ли оно предметом человеческих устремлений? достаточно ли оно ценно, чтобы стремиться достичь его?

 

Рассмотрим первый вопрос и разные на него ответы, пессимистические и оптимистические. Пессимистический взгляд на достижение счастья известен с давних времен; он нашел отражение в религии, поэзии и обычаях, прежде чем этим вопросом занялась философия. Геродот пишет о скифах, что рождение они считали злом, а смерть - добром. Секст Эмпирик сообщает о древних фракийцах, что когда рождался ребенок, они сидели вокруг него и плакали. Столь же древне и оптимистическое воззрение на достижение счастья.

 

В философии, особенно европейской, противопоставление оптимизма и пессимизма почти так же старо, как и сама философия. Платон был пессимистом, по крайней мере в определенные периоды, когда клеймил реальный мир как зло и искал убежища в мире идей. А его ученик Аристотель был оптимистом, он никогда не сомневался в том, что счастье доступно людям. Киренаики проповедовали смерть, ибо жизнь не стоит того, чтобы жить. А эпикурейцы, наследники киренаиков, славили радость и красоту жизни. В эпоху раннего христианства, в средние века мир называли «долиной плача», но в то же время схоласты отождествляли бытие с благом.

 

Однако это противопоставление и достаточно ново. Термины «оптимизм» и «пессимизм» возникли в новое время1, когда оба понятия были тщательно проанализированы и обе системы получили более полное развитие.  Классическая система оптимизма идет, как известно, от Лейбница, а пессимизма - от Шопенгауэра. Сам термин «оптимизм» при Лейбнице еще не употреблялся; впервые он появился в случайной рецензии, опубликованной в издательстве иезуитов в Трево в 1737 г., на «Теодицею» Лейбница для определения его взглядов.

 

Термин этот, возможно, был бы забыт, если бы его не  распространил Вольтер в философской повести «Кандид, или Оптимизм»  (1759), направленной против Лейбница, хотя непосредственное появление повести было связано с Руссо. Вольтер издал в 1756 г. «Поэму о гибели Лиссабона», в которой изобразил ужасы и печали человеческого существования в связи со страшным землетрясением, разрушившим столицу Португалии. Руссо ответил ему оптимистическим письмом «Послание о провидении». В свою очередь Вольтер, иронизируя над оптимизмом, вновь, дал выход своему пессимизму в «Кандиде». Это была первая литературно-философская полемика по данному вопросу. Термин «оптимизм» со временем вызвал к жизни противоположный ему термин «пессимизм», однако не сразу. Пессимистический взгляд на мир, провозглашенный Вольтером, не называли еще пессимизмом. Полвека спустя его начинают употреблять в Англии и Германии почти одновременно и, пожалуй, независимо друг от друга. В английскую литературу его ввел С. Колридж в 1815 г., а в немецкую философию - Шопенгауэр в 1819 г. Французская Академия приняла слово «оптимизм» в 1762 г., а «пессимизм» - только в 1878 г.

 

Слово «пессимизм» было подобрано к слову «оптимизм» для обозначения противоположности между двумя воззрениями. Оно происходит от pessimus - наихудший, так же  первое слово от optimus - наилучший. Однако в этом противопоставлении, особенно у Лейбница и Шопенгауэра, есть тройная асимметрия. Во-первых, у Лейбница мир был «наилучшим из возможных миров», хотя не был только и во всех деталях хорошим. У Шопенгауэра мир был только и во всех деталях плохим, хотя он всерьез не утверждал, что он был наихудшим из миров. Далее, Лейбниц говорил о наилучшем мире, а Шопенгауэр - о мире несчастливом. Первый говорил о превосходстве добра над злом (даже если добро было связано со страданием), второй - о превосходстве страдания над счастьем. Наконец, основа обоих воззрений была разной: пессимизм обращался главным образом к опыту, а оптимизм - к разуму, который нередко противопоставлялся опыту.

 

Существует воззрение, сочетающее, как представляется, пессимизм и оптимизм. Согласно ему, мир нехорош, хотя он наилучший из всех возможных. Его придерживался Э. Гартман. Однако подобное сочетание говорит в пользу пессимизма, причем крайнего и наступательного.

 

Оптимистическое воззрение в классической форме, данной Лейбницем в «Теодицее», выглядело следующим образом. Мир является наилучшим из возможных, хотя и несовершенным. Совершенным он быть не может, поскольку зло неизбежно связано с существованием. Ибо мир складывается из вещей законченных, но несовершенных. Это оправдывает все три вида зла, которые должны иметь место даже в лучшем из миров. А именно:

 

1. Зло метафизическое, или ограниченность и несовершенство вещей, вытекает из природы самого бытия. В мире должны быть представлены все уровни жизни, от наивысшего до самого низкого, ибо и он не может отсутствовать. Это необходимо для полноты и совершенства мира, хотя и неприятно для того, кому выпал именно низкий уровень.

 

2. Физическое зло, или страдания, проистекает из природы тела. Оно не только необходимо, но и полезно как воспитательное средство и как наказание. Впрочем, страдания, утверждал Лейбниц, менее распространены, чем обычно думают, а там, где они есть, разум и терпение помогают их вынести. Они являются меньшим злом, которое служит большему добру и ценой которого достигается благо.

 

3. Наконец, зло моральное: оно также необходимо, ибо, если его устранить, исчезнет в мире свобода. Это вытекает из природы самого бытия. Оно необходимо для совершенства мира: без морального зла не было бы морального добра.

 

Эти дедуктивные выводы, не ставя под сомнение существование зла, пытаются, однако, убедить, что оно является или необходимым, или платой за еще большее добро. Вопросы счастья включены здесь в более широкий круг вопросов; счастье трактуется вместе с другими благами, а вследствие этого традиционная проблема оптимизма выглядит несколько иначе, чем должна была выглядеть, если бы касалась исключительно счастья. Имеет ли мир положительную ценность (хотя бы за счет счастья части людей) и дает ли он людям счастье - это разные вопросы.

 

Пессимизм в классической форме обращался скорее к опыту, чем к разуму, однако и он завершился выводом общего характера. Этот вывод, сделанный Паскалем, а затем повторенный Шопенгауэром в работе «Мир как воля и представление», имел форму дизъюнкции: или человек имеет потребности и желания и страдает, что не может их удовлетворить, а когда они удовлетворены, то появляются новые и приносят в свою очередь новые страдания; или нет потребностей и желаний, и тогда появляется скука, а скука - тоже страдание, Таким образом, так или иначе человек всегда страдает и не имеет оснований для удовлетворения жизнью.

 

Классическая форма оптимизма и классическая форма пессимизма не совсем симметричны по отношению друг к другу. Однако к каждому оптимистическому выводу можно найти симметричный ему пессимистический, и наоборот. Общему выводу оптимизма, что мир есть добро (и благодаря этому должен осчастливить людей), соответствует пессимистическое заключение, что мир есть зло (и поэтому должен приносить людям несчастье). То же самое можно сказать о тех случаях, когда оптимизм и пессимизм противопоставляются не как теория добра и зла, а как теория человеческого счастья и несчастья.

 

Оптимизм и пессимизм по данному вопросу выступают во многих разновидностях. Пессимизм имеет по крайней мере пять разновидностей. Согласно одной, люди должны быть несчастливыми; согласно другой, большинство людей несчастливы; согласно третьей, если кто и счастлив, то только в силу заблуждения; согласно четвертой, если кто счастлив, то только внешне; и наконец, согласно пятой, существует больше данных за то, что люди будут несчастливы, чем за то, что они будут счастливы. Этим пяти разновидностям пессимизма отвечает столько же разновидностей оптимизма, утверждающего о счастье то же  самое или почти то же, самое, что говорилось выше о несчастье.

 

1. Сторонники крайнего пессимизма утверждают, что нет людей счастливых, что счастья не существует, оно невозможно из-за природы вещей и человека. Сторонники же оптимизма в его крайней форме утверждают, что мир так совершенен, что человек должен быть в нем счастлив, а если он не является таковым, то по собственной вине, ибо счастье - естественное состояние людей. В таких крайних формулировках - не совсем, впрочем, симметричных (так как одна говорит о невозможности счастья, а другая - о его необходимости), оба взгляда непригодны для дискуссии. Утверждение, что счастье «невозможно», бесспорно, неверно; а то, что человек «должен» ощущать, нельзя установить по крайней мере в целом; для всех людей.

 

2. В менее крайней форме, близкой к подлинным ощущениям большинства людей, пессимисты утверждают, что преобладает несчастье, а оптимисты - что преобладает счастье. «Коротко страдание, но вечна радость»,- читаем мы у Ф. Шиллера. Однако и эти утверждения непригодны для дискуссии, так как они обращаются к. статистике, но нет и, вероятно, не будет статистики счастливых и несчастливых людей. Могут быть весьма правдоподобными предположения, что тот или иной человек счастлив или несчастлив, но не утверждения, что счастливы или несчастливы большинство людей.

 

3. Согласно умеренному пессимизму, но все же пессимизму,  человек бывает действительно счастливым,  но только благодаря заблуждению, ошеломлению и непониманию, неправильной оценке. Самый счастливый тот, кто, не думает о счастье или думает неправильно. Такой взгляд не раз высказывали романтики. Гёте устами Вертера: говорил, что человек бывает счастлив только тогда, когда его не осенил разум, или тогда, когда разум его покинут много лет спустя, в 1806 г., в Эрфурте Гёте слушал подобные сентенции из уст Наполеона, объяснившего немцам, что изучение и познание истины не приносит счастья. Ваши философы, заявил он, напрасно ломают себе голову: они только рассеивают заблуждения, а между тем век заблуждений и обманов является для народов, так же как и  для отдельных личностей, самым счастливым веком.

 

Другой вариант умеренного пессимизма гласит: есть счастье в человеческой жизни, но только эпизодическое, преходящее, так как в конце всегда наступает несчастье В этом смысле Рильке называл счастье «преждевременной выгодой от приближающейся утраты».

 

Порой пессимизм выступает в форме совершенно противоположной: действительно, в мире существует достаточная основа для счастья, но мы его никогда не сможем достигнуть. «Ни к чему человек так не приспособлен, как к счастью, и ничто ему так быстро не надоедает»,- писал П. Клодель. А Гёте призывал учиться ловить счастье, так как верил в его существование. Счастье возможно, но не очевидно, оно существует, но его никогда нет там, где есть мы.

 

4. Существует также форма оптимизма, которая делает всевозможные уступки в пользу пессимизма, признает и подтверждает всякое несовершенство, недостатки, заботы, страдания, жертвой которых является человек. В то же время свой оптимизм она укрывает внутри вещей и в глубине души. Ибо, несмотря на все недостатки и страдания, внутри вещей содержится, а в глубине души ощущается - хотя и непонятная, неуловимая, невидимая - гармония, совершенство и радость существования. Приятного жизнь дает действительно мало, но она может принести счастье. Это воззрение, естественное для христианства, разделяли многие писатели того времени, и оно нашло дорогу к широким массам.

 

Это воззрение имеет свою антитезу в пессимизме. А именно когда он утверждает, что, собственно, приятного на свете достаточно, но счастья - нет. Внешне жизнь приятна, однако в сущности своей она безнадежно печальна. Философское выражение такого пессимизма находим у П. Жане. «Существует,- писал он - ...фальшивая печаль - та, которая проявляется на поверхности жизни и не позволяет нам радоваться ее преходящим удовольствиям. Ибо внешне жизнь, сочетая радость и хорошее настроение, приятна. Однако подобно тому, как существует фальшивая печаль, существует также фальшивая радость - та, которая проникает до глубины души. А глубины эти пусты и поэтому не могут давать радости. Забывая об этом, мы можем открывать наше сердце для радости, доверия, веры, для всех чувств. Однако в субстанции души нет ничего, что могло бы нас удовлетворить. Потребность в совершенстве, которую испытывает существо несовершенное, - это противоречие, существующее в человеке.

 

Это противоречие показывает, что судьба человека несовершенна, плохо устроена, неразумна».

 

Не оптимизм Лейбница и пессимизм Шопенгауэра, а этот глубокий оптимизм с внешними уступками в пользу пессимизма и этот глубокий пессимизм с внешними уступками в пользу оптимизма - вот наиболее острое противоречие в этой области. Однако и здесь оба противоположных тезиса могут быть скорее проявлением личного ощущения и веры, чем предметом настоящей дискуссии.         

 

5. Антитеза оптимизма и пессимизма может, наконец, выступать в такой форме: каких данных в общей системе мира и в общем механизме человеческой психики больше - что человек может быть счастливым, как хотят оптимисты, или что он может быть несчастливым, как утверждают пессимисты. Эта форма антитезы, пожалуй, пригодна для дискуссии; и если в ней спор не будет разрешен, то он вообще не будет разрешен. Тогда придется отказаться от общего решения и ограничиться утверждением, что тот или иной индивид является счастливым и несчастливым.

 

Однако имеются определенные данные в общем устройстве мира и человеческой психики, на которые могут ссылаться оптимисты, а именно:

 

А. Существует множество разнообразных вещей, дающих удовлетворение; существует, по крайней мере, столько видов удовлетворения, сколько есть видов благ.

 

Б. Чтобы быть удовлетворенным, нет необходимости в приятных факторах, достаточно отсутствия неприятных. По крайней мере, в некоторых случаях состояние свободы от страданий уже приятно, особенно тогда, когда оно наступает после страданий.

 

В. Человек, как в психическом, так и в физическом отношении организован таким образом, что он приспосабливается к условиям. А тот, кто приспособился к условиям, в которых живет, чувствует себя удовлетворенным. Слова из песни «Если не имеешь, что любить, то люби, что имеешь» соответствуют природе человека.

 

Г. Человек своей целенаправленной деятельностью может изменять условия жизни и управлять их развитием так, чтобы они делали жизнь человека более счастливой.

 

Каждый из этих факторов действует на пользу счастья, а их совместное воздействие показывает, что мир и психика устроены, таким образом, что люди должны быть скорее счастливыми, чем несчастливыми. Однако столько же или даже больше факторов в устройстве мира и психики действуют, как представляется, не в пользу человеческого счастья. На них ссылаются пессимисты. 

 

А. Достаточно, чтобы один орган был нездоровым, и человек чувствует себя больным, хотя все остальные органы здоровы. Все его внимание сосредоточено на одной болезненной точке организма, а все, что в организме действует безболезненно, не замечается вообще.

 

Б. Нас не радуют многие вещи, когда они у нас есть, но мы страдаем, когда их утрачиваем. Именно так обстоит дело с такими великими благами, как здоровье, молодость, свобода. Мы не обращаем внимания на здоровье, но нас охватывает отчаяние, когда лишаемся его; мы не замечаем свободы, но ее утрату считаем несчастьем. Здоровье и свобода не ощущаются нами положительно, а болезнь и неволю мы ощущаем отрицательно. Таким образом, в этих вопросах намечается явная асимметрия не в пользу счастья.

 

В. Асимметрия продолжается: пока мы чем-то не обладаем, то ощущаем его отсутствие; когда же обладаем, то привыкаем и уже никаких ощущений по этому поводу не испытываем. Отсутствие чего-то - несомненный источник огорчения, в то время как привычное обладание - сомнительный источник приятного. Отсутствие же того, к чему мы привыкли, огорчает еще больше. Над нашими ощущениями господствует закон привыкания и притупления. Даже самые сильные чувства притупляются и проходят; то, что казалось неисчерпаемым источником радости, рано или поздно перестает радовать, и нас охватит скука, если мы будем продолжать им заниматься, но утрата его будет для нас новым огорчением.

 

Г. Время не течет равномерно: оно проходит тем быстрее, чем оно приятнее, и наоборот. Время мы замечаем, собственно говоря, только в страданиях или скуке. И здесь механизм нашей психики действует не в пользу счастья.

 

Д. Существуют, правда, большие радости, например, те, что несет с собой искусство или познание, однако они по природе своей не всем доступны; но даже и те, кому они доступны, могут уделять им относительно редкие минуты. Большая часть жизни проходит в повседневных заботах, неприятных или, в лучшем случае, безразличных, в борьбе за существование, изнурительной, отнимающей много сил» а порой и превосходящей силы человека.

 

Е. Человек расположен к чувствам, которые по природе своей неприятны, таким, как зависть, ревность, антипатия, страх. Эти неприятные чувства порождает не только зло, но также и добро: ведь обычно завидуют благам, которыми обладают другие.

 

Ж. Большие страдания вытесняют меньшие в сознании. «Мелких неприятностей не замечают, когда крупные настигают», - говорится в пословице. Когда, однако, крупные неприятности улажены, в сознании автоматически проявляются мелкие и занимают их место. В силу этого жизнь является полосой страданий, больших или меньших, но непрерывных.

 

З. В течение всей жизни человеку угрожают тысячи случайностей и опасностей, исходящих как от природы, так и от других людей. Прежде всего постоянна угроза смерти. Иррациональный случай полностью разрушает все расчеты, перечеркивает намерения.

 

Относительно редко проявляется то, что в мире и в человеческой психике благосклонно к счастью людей. Писатели-оптимисты скорее задавались мыслью, почему неприятности не следует принимать близко к сердцу или почему они могут пойти на пользу - но это уже другой вопрос. В свою очередь все, что враждебно человеческому счастью, проследил и собрал Шопенгауэр. Его труды являются «черной книгой» страданий людей, источников их несчастий и недугов. В ней содержится вывод о преобладании страданий в человеческой жизни: если кто-то предпочитает жизнь смерти, то только из-за страха перед смертью, никто откровенно не желал бы вторично прожить жизнь; несмотря на непродолжительность жизни, люди вынуждены придумывать способы, как «убить время» и т.д.

 

Факты, на которые мог бы ссылаться оптимизм, бесспорны, однако их можно интерпретировать иначе или рядом с ними привести противоположные факты, тоже бесспорные.

 

А. Существует множество разнообразных вещей, дающих удовлетворение. Однако не меньше вещей, которые досаждают людям. Благосостояние радует, а нужда мучает, успех дает удовлетворение, а неуспех огорчает.

 

Б. Когда проходит страдание, человек чувствует себя намного приятнее. Однако мы болезненно воспринимаем отсутствие того, что нас радует.

 

В. Человек приспосабливается к условиям. Однако эта его способность ограниченна. Ему действительно трудно приспособиться, привыкнуть к большим физическим страданиям, к инвалидности, к зависимости. Более того, когда он приспосабливается к неприятному состоянию, то в его сознании легко всплывают новые неприятности.

 

Г. Человек может изменять условия жизни и управлять ими. Однако его способность управлять или хотя бы обезвреживать неблагоприятные условия ограниченна. Человек пока не преодолел ни смерти, ни всех болезней, ни: старости.

 

Факты, на которые ссылаются пессимисты, тоже можно интерпретировать иначе или противопоставлять им другие факты.

 

A. Одна крупная неприятность, одна пронзительная боль нередко овладевает всем сознанием. Однако интенсивное удовольствие может овладеть сознанием точно так же, как и большая неприятность.

 

Б. Многим благам - здоровью, молодости, свободе - мы радуемся меньше, чем страдаем, когда их нет. Однако мы пользуемся ими и, по крайней мере косвенно, радуемся им. Конечно, мы не радуемся им постоянно, но болезнь, старость и зависимость также не занимают постоянно. наше сознание.

 

B. Наша восприимчивость к удовольствиям притупляется. Однако и восприимчивость к неприятным переживаниям подвержена ослаблению. Мы становимся равнодушнее не только к приятным, но и неприятным вещам. Привыкание ликвидирует одни чувства, но рождает другие, которые могут быть не менее приятными. Результатом привыкания не обязательно должна быть скука, может быть также привязанность. С возрастом постепенно исчезают как радости, так и печали.

 

Г. Минуты радости коротки. Однако это не значит, что они приносят меньшее удовлетворение, чем когда бы мы испытывали их дольше.

 

Д. Радости от общения с искусством или наукой действительно не заполняют всю жизнь. Однако, занимая немного времени, они озаряют нашу жизнь, придают ей смысл; позволяют легче переносить заботы и невзгоды.

 

Е. Человек податлив на неприятные чувства. Однако он точно так же податлив и на приятные. Неприятными чувствами, такими, как зависть или страх, можно овладеть (по крайней мере в определенной степени), а приятные можно развивать.

 

Ж. Мелкие хлопоты, страдания не беспокоят только тогда, когда их заслоняют большие; с исчезновением последних они вновь всплывают. Однако каждый знает по опыту, что на смену одним страданиям непременно и безотлагательно приходят другие. В жизни много причин для неприятностей, страданий, грусти, но неверно, что всегда и у всех они длятся непрерывно.

 

З. Человеку угрожают тысячи случайностей и опасностей. Однако не всегда они затрагивают каждого, не всегда каждый о них знает и помнит, а, как известно, «не болит у меня то, о чем я не знаю». Более того, случайности и опасности бывают источником не только неприятностей, но и приятного, в частности случаев, когда удается благополучно избежать опасности, одержать победу.

 

Аргументы и контраргументы можно выдвигать и дальше. Пессимист, например, сформулирует дилемму; или не испытываешь удовлетворения от жизни и страдаешь из-за этого, или удовлетворен жизнью и тогда все равно страдаешь - от мысли, что жизнь кончится (а страдание это - пожалуй, самое тяжелое из всех). Значит, наше счастье еще и в том, что жизнь нам приносит несчастья. «Ибо как бы мы вынесли смерть,- писал Ф. Хеббель,- если бы жизнь не была несносной». Оптимист на это ответит другой дилеммой, внешне также правильной, но в действительности сомнительной: или ты удовлетворен жизнью и тогда не страдаешь, или не удовлетворен, и тогда жизнь можно в любой момент прервать, и также не будешь страдать.

 

Пессимист скажет вслед за Шекспиром, что невозможно быть счастливым, ибо чего не имеешь, того тебе не хватает, а что имеешь, о том не помнишь. Однако оптимист возразит: что имею, та находится перед моими глазами, а чего не имею, того не вижу, и оно рано или поздно будет забыто.

 

Пессимист утверждает: счастье и несчастье кончаются скукой. А скука - это разновидность несчастья, следовательно, есть люди всегда и во всем несчастливые, и нет - счастливых. Однако оптимист возразит: счастье и несчастье кончаются не скукой, а исчерпанием, в состоянии исчерпания мы не несчастливы, а только равнодушны. И счастье может быть уделом даже тех, кого постигло несчастье - именно потому, что несчастья рано или поздно исчерпывают свою силу.

 

Пессимист скажет, повторив слова Вольтера, что природа равнодушна к радостям и страданиям человека, что она заботится о счастье людей настолько, насколько владелец корабля, отправляя его в море, заботится о том, чтобы крысы на нем хорошо себя чувствовали во время путешествия. Однако оптимист возразит: природа может быть равнодушной к радостям и страданиям людей, однако они могут так ею управлять, чтобы она приносила больше радости, чем страданий.

 

Пессимист утверждает, как П. Жане, что человек уже потому не может быть счастливым, что у него есть представление о вечности. Обладая им, он хотел бы вечности и для своего счастья, а между тем любое счастье рано или поздно кончается. Или же вслед за Кьеркегором скажет, что человек всегда чувствует себя выше, чем он есть или станет» Поэтому чего бы он ни достиг, нигде для него нет утешения, удовлетворения, счастья. Оптимист согласится с этими предпосылками, но сделает из них другой вывод: благодаря именно тому, что человек мыслит о вечном счастье и ожидает его, он может быть действительно счастливым. Беспокойство и тревога не стоят на пути к счастью, ибо для них оно заключается не в обладании, а в стремлении к нему. Более того, оптимист может поставить под сомнение пессимистические предпосылки Жане или Кьеркегора: обычный человек не думает о вечности, и вообще никто не думает о ней постоянно; кроме того, обычный человек не чувствует себя более возвышенным, чем есть на самом деле, и удовлетворен уже тем, что ему хорошо.

 

Пессимист скажет, что страдания человека более многочисленны, сильны, устойчивы, чем приятные ощущения. Оптимист, однако, возразит: скажет, что это касается лишь некоторых людей, другие же испытывают приятные ощущения дольше и сильнее, чем страдания. А многие из тех, кто жалуется на преобладание страданий над приятными ощущениями, поддаются просто несовершенству памяти, поскольку намять тщательно фиксирует каждое страдание, но не фиксирует приятных ощущений. Человек, говорил Гольбах, считает, когда чувствует себя хорошо, что ему это принадлежит от природы; каждое же страдание он Пессимист скажет: люди более восприимчивы к страданиям, чем к удовольствиям. «Добро далеко слышно»,- гласит пословица, но зло - еще дальше. Такой беспристрастный наблюдатель, как Иеремия Бентам, говорил, что человеческий род в целом, видимо, более восприимчив к страданиям, чем к удовольствиям, хотя причины их одинаковы. Каждую неприятность мы замечаем, фиксируем в сознании. Мы жалуемся, когда приходится идти, несмотря на усталость, но не замечаем ходьбы без усталости. Оптимист подтвердит, что, действительно, во многих случаях неприятные переживания быстрее замечаются. Но мы их избегаем. Когда болит голова, мы принимаем таблетку или ложимся спать; когда мы устаем, то стараемся отдохнуть; автоматически и сознательно мы обходим неприятности. И поэтому в жизни обычного человека, не обремененного болезнями, изнуряющей работой, другими огорчениями, неприятные моменты не преобладают.

 

Пессимист ссылается на закон Бернулли, то счастье возрастает медленнее, чем блага, которые являются его источниками. Если последние возрастают в геометрической прогрессии, то счастье - лишь в арифметической. Оптимист ответит, что, во-первых, так обстоит дело самое большее с возрастанием удовольствий, а не счастья, счастье не пропорционально получаемым удовольствиям; во-вторых, так бывает лишь с материальными благами, а счастье зависит и от других благ; в-третьих, закон этот в равной мере относится и к несчастью: страдания возрастают медленнее, чем зла, которое к ним приводит, тем самым возможности приятного и неприятного уравниваются. Таким образом, почти каждый аргумент в пользу оптимизма может быть не только отпарирован, но даже использован пессимистом, и наоборот. Это естественно, ибо в соотношении событий и в структуре переживаний выступает параллелизм удовольствий и неприятностей. Многие переживания соединяют в себе удовольствия с неприятностями, а в них - в зависимости от точки зрения - выдвигаются на первый план или удовольствия, или неприятности.

 

Обыденнее сознание, обычная житейская мудрость, привычный человеческий инстинкт, если обратиться к ним, настроены, пожалуй, скорее пессимистически. Их отличает недоверие к счастью. Согласно такому взгляду, даже тот, кто обладает счастьем, не должен рассчитывать на обладание им и в дальнейшем. Знаменитая беседа Солона с Крезом представляет собой наиболее известный образец этого кочующего мотива житейской мудрости, повторяющегося в разных традициях, обществах, временах. Эту же мысль повторяют Монтень и Паскаль. Об этом же говорит и пословица: «Пока жив - несчастлив». Недоверие к счастью выразил и Шиллер, когда писал: «Кто обладает, пусть учится терять; кому улыбается счастье, пусть учится страдать».

 

Недоверие к счастью отчетливо прослеживается в пословицах и поговорках. «Счастье - сосуд стеклянный, который легко разбить», «Счастье колесом катится», «В годину счастья бойся несчастья», «Чем больше счастье, тем больше опасайся», «Счастье и несчастье в одной упряжке ездят», «Счастье тащится медленно, а несчастье - почтовой тройкой», «Хорошо то несчастье, которое одно приходит», «Несчастье в паре ходит», «Никогда одним несчастьем не обойдешься», «Одно несчастье другое наследует», «После радости печаль наступает», «Часто радость - начало печали», «Коротка потеха, а печаль долга».

 

Однако это недоверие касается собственно счастья в особом его понимании, а именно счастья случайного, обусловь ленного волей случая и не имеющего глубокой основы в самом человеке. В действительности - это недоверие к задаче, которое обыденное сознание распространяет и на счастье, ставя его в зависимость от нее.

 

Однако, с другой стороны, обыденное сознание и житейский инстинкт содержат свою долю оптимизма. Он проявляется в довольно распространенной вере, в возможность изменения условий на более благоприятные для счастья, в прогресс, ведущий к более счастливой общности людей. Обыденное сознание является если не явно оптимистическим,  то мелиористичным,  пользуясь определением, созданным во второй половине XIX в. английской писательницей Дж.  Элиот,  употребляемым Спенсером, популяризованным Дж. Селли. Многие люди не уверены, что мир хорош, в то же время они живут в убеждении, что мир становится или по крайней мере может стать лучше. Обыденное сознание не является откровенно, мелиористичным в том весьма сомнительном смысле, в котором провозглашал его Спенсер: что мир как бы по природе своей сам идет к лучшему. В то же время мелиоризм в том смысле, что мир может быть улучшен и улучшается человеком, является твердым убеждением обыденной мудрости - по крайней мере в наше время. Другое дело, что находятся люди, которые, глядя на деяния человеческие, поколебались в этой обыденной вере и засомневались, не является ли улучшение мира человеком только кажущимся и. не нужно ли платить за каждое приобретение потерей в другой области.

 

Анализ аргументов оптимизма и пессимизма не дает основания для того, чтобы признать правильность одного или другого взгляда. В устройстве мира и в механизме психики людей, как представляется, нет ничего позволяющего достоверно утверждать, что человек будет счастливым или несчастливым. Те же события, могут быть одновременно источником и радости, и страданий. Радости связаны и переплетены со страданиями; радость постоянно переходит в страдания, а страдания в радость. Добро ведет за собой зло, а зло приводит добро, говорил Дидро. А Ренан замечал, что добро и зло, наслаждение и страдания, красота и уродство, разум и безумство переходят одно в другое через полутона также, незаметно, как оттенки перьев на шее голубя.

 

В этой ситуации кроется источник теорий, отличающихся как от оптимизма, так и пессимизма. Эти теории, которые можно назвать индифферентными, утверждают, что устройство мира и механизм психики ведут к тому, чтобы люди не были ни счастливыми, ни несчастливыми. Из этих теорий две заслуживают особого внимания. Прежде всего особая теория, сегодня почти полностью забытая,  которую свыше ста лет назад изложил французский мыслитель П. Г. Азе в книге «Compensations dans les destinées  humaines» (1809). Она гласит, что в каждой человеческой жизни удовольствия и неприятности компенсируются или уравниваются. Достоинства души и тела компенсированы, выравненны, нейтрализованы связанными с ними недостатками, а дары судьбы - опасностями, которым они подвергаются, беспокойством или пресыщением, и в конечном счете результат всегда нулевой. Азе обосновал это размышлениями общего характера. Несчастье, утверждал он, всегда плод уничтожения, деструкции; и наоборот, счастье вытекает из актов созидания строительства, совершенствования. Созидание всегда увязывается с деструкцией, каждая действительность, подлежит ликвидации, но из каждой исчезнувшей действительности возникает новая. Но поскольку мир существует и подчиняется тому же закону, то это доказывает, что созидания и разрушения, которые в нем происходят, в сумме равны друг другу.

 

Остается равной также сумма удовольствий и неприятностей: каждый созидательный процесс сознательный человек ощущает как удовольствие, а каждый процесс разрушения - как неприятность. Таким образом, как в мире гумма созидания равна сумме разрушения, так и в сознании отдельных личностей количество удовольствий равно количеству неприятностей. У молодости, действительно, свои удовольствия, которых не знает старость, но у нее также свои заботы, которые не известны старости. Точно так же жизнь мужчины и женщины, жизнь городская и сельская, каждый пол, каждая профессия и каждый стиль жизни имеют свои радости и тесно с ними связанные неприятности. Чем больше человек имеет благ и привилегий, тем больше у него радости, но одновременно и беспокойства, поскольку он имеет больше вещей, подлежащих уничтожению. Счастье и несчастье компенсируются у него точно так же, как у человека, менее одаренного судьбой, имеющего меньше причин для счастья, но настолько же меньше причин и для несчастья. Удовольствия, как и неприятности, неравномерно распределены между людьми. Одному достается больше, чем другому. В то же время если от удовольствия отнять неприятности, то на каждого человека будет приходиться одно и то же: ноль. Это единственное, согласно Азе, равенство на свете, но зато всеобщее.

 

Наблюдение подтверждает теорию компенсации, однако не в той радикальной форме, которую ей придал Азе: опыт не показывает, что положительные и отрицательные переживания полностью взаимокомпенсируются, и в то же время показывает, что они подвержены определенной компенсации. Он не подтверждает, что в каждой, но, говорит, во многих ситуациях минусы содержат свои плюсы, и наоборот; он не утверждает, что страдания в человеческой жизни всегда равны радостям, но они имеют тенденцию к выравниванию. Неверно, что человек после каждой радости должен страдать, а после каждого страдания радоваться, и в то же время верно, что радость часто влечет за собой страдания, а страдания - радость. Ни в коем случае нельзя утверждать, что радости человека точно соответствуют его страданиям, ибо радости и страдания невозможно точно измерить.

 

2. Еще одна теория утверждает, что судьба человека так же далека от счастья, как и от несчастья, однако это утверждение объясняется не компенсацией удовольствий и неприятностей, а тем, что подавляющее большинство переживаний человека имеет нейтральный характер; удовольствия и неприятности человека в основном так мало интенсивны, что не могут представлять основы ни для полного удовлетворения, ни для полного неудовлетворения. Эта теория была сформулирована югославским философом Б. Петроневичем. Согласно его теории, в жизни человека нет ни явного преобладания больших радостей, ни явного преобладания больших страданий, и мы можем ставить вопрос лишь о том, есть ли в жизни небольшое преобладание радости или страдания. Подходящими терминами для возможных точек зрения по этому вопросу были бы бонизм и мализм, а не оптимизм и пессимизм.

 

Преобладание нейтральных переживаний в жизни людей  Петроневич не только констатировал как факт, но также пытался объяснить это биологической необходимостью. Поскольку каждый организм стремится к равновесию, сильные чувства, как положительные, так и отрицательные, являются результатом процессов, нарушающих равновесие организма, и только слабые чувства, близкие к равнодушию, отвечают постоянному равновесию энергии в организме. Петроневич объясняет преобладание нейтральных чувств также тем, что в жизни человека больше всего места занимает работа, которая является деятельностью, равнодушной к чувствам. В этом он, однако, ошибался: труд может быть деятельностью как очень приятной, так и очень неприятной - и притом не в каждой жизни труд занимает больше всего места.

 

Верно, что человеческая жизнь имеет тенденцию к выравниванию приятных и неприятных ощущений; верно, что есть в ней большое количество переживаний ни приятных, ни неприятных, индифферентных или слегка расцвеченных чувством. Однако из этих верно подмеченных истин Азе и Петроневич сделали далеко идущие выводы: оба зашли слишком крайние позиции, пытаясь избежать крайностей. Человек, жизнь которого складывается из того же количества приятных состояний, что и неприятных, необязательно должен быть равнодушен к жизни, как и человек, жизни которого много нейтральных состояний. Ибо не существует простой зависимости между счастьем и несчастьем и количеством приятных и неприятных состояний, переживаемых человеком. А Азе и Петроневич подсчитывали отдельные приятные и неприятные состояния в жизни века и на этой основе ошибочно делали вывод о его счастье и несчастье.

 

Обыденное сознание также склоняется к определенной индифферентности, а именно к воззрению, что человеческая жизнь содержит как добро, так и зло, но разделенные во времени: счастье в молодости, несчастье в старости. Этот взгляд скорее пессимистический, ибо как «все хорошо; что хорошо кончается», так и «все плохо, что плохо кончается». Однако с этим онтогенетическим пессимизмом (если можно его так назвать) обыденное сознание соединяет филогенетический мелиоризм; человек с годами становится менее счастливым, а поколения - все более счастливыми. Происходит как бы выравнивание добра и зла.

 

Однако этот житейский взгляд на периоды жизни не представляется удачным, особенно на молодость. Для многих людей она является как раз плохим периодом жизни. И почти для всех она наряду с положительными имеет, несомненно, отрицательные стороны, препятствующие счастью. А значит, скука, медленное течение времени являются, характерной особенностью ранней молодости, причем естественной, поскольку ребенок имеет еще небольшой запас воображения и неразвитые интересы. Далее, отсутствие свободы, чувство неловкости в присутствии взрослых, зависимость от них, беспомощность без них. Кроме того, физические недомогания, отсутствие сил, характерное для периода возмужания. Несколько позднее: беспокойство о будущей судьбе, неверие в собственные силы, естественное в этот период, несмелость, страх перед вступлением в самостоятельную жизнь, нерешительность в том, как следует ее спланировать. А также неудовлетворение действительностью, согласно выдвигаемым типичным для молодости «идеальным требованиям», одним Словом - пессимизм, вытекающий из незнания жизни. Не каждый переживает это в молодости, но многие.    

 

А старость? Ей также досаждает медленное течение времени, скука, так как остается все меньше видов деятельности, которые старый человек может выполнять и которые его привлекают. А также зависимость, особенно больных и слабых, от других людей, потребность в их опеке, беспомощность без них. Тем более физические страдания, болезни, отсутствие сил, оплачиваемое усталостью каждое удовольствие. А также неудовлетворение действительностью, идущее от жизненного опыта, от потери близких и всего, к чему человек был привязан, то есть пессимизм, вытекающий из знания жизни.

 

Таким образом:

 

1) молодость не так счастлива, как это обычно представляют, а старость часто не так несчастлива, ибо имеет свои достоинства;

2) если молодость несчастлива, то в значительной степени по тем же причинам, по которым старость несчастлива, ибо молодость еще не имеет того, чего старость уже не имеет;

3) молодость представляется более счастливой, чем есть в действительности, потому что не имеет тех забот, которые появляются в зрелом возрасте.

 

А старость выглядит несчастливой, ибо не обладает тем, что в зрелом возрасте является самым полным источником счастья. Мнения формулирует зрелый возраст, он же считается только со своими потребностями, забывая о том, что у молодости свои заботы, а у старости свои утешения;

 

4) представляется, что возрастом счастья является не молодость, не старость, а скорее средний, зрелый возраст: в этом возрасте человек, имеет больше сил, меньше физических недугов, меньше зависит от внимания других людей, он более деятельный, более свободный от ожиданий и воспоминаний, от беспокойства и жалоб; в этом возрасте человек более чем когда-либо может сам управлять своей жизнью.

                                                                                                                                                                                                    

Проблема достижения счастья имеет двоякий аспект. Является ли счастье вообще достижимым? Если да, то какова вероятность его достижения?

 

1. Первый аспект касается вопроса: есть счастливые люди или их нет? Представляется определенным, что не существует для людей счастья «идеального», полного и непрерывного. Его нет, ибо ему противодействуют не только изменчивость человеческой судьбы, но и сама природа человека с ее тенденцией к притуплению и уравновешиванию чувств. То же происходит и с полным несчастьем. Если счастье недостижимо, то и несчастье аналогичным образом тоже недостижимо. Поэтому радикальный оптимизм не имеет под собой основания, однако нет его и у радикального пессимизма. Эта истина очень важна, но она редко принимается во внимание.

 

Это вытекает из самого понятия счастья и несчастья, Счастье, является подвижным идеалом, который отдаляется по мере того, как мы к нему приближаемся, и уже, поэтому не можем его достигнуть. Счастье мы понимаем, как идеальное состояние и поэтому всегда представляем его выше нашего обычного состояния, и точно так же несчастье мы представляем всегда ниже того, каким оно бывает в действительности, считают некоторые. Они как два полюса, верхний и нижний, на которые мы ориентируемся в жизни вообще, представляем себя находящимися между этими двумя полюсами. Эти два полюса - счастье и несчастье - конструкция нашего разума и могут им сдвигаться. Пока общество живет в условиях относительно постоянных, как имеет место у первобытных народов, до тех пор и полюсы постоянны. В то же время мы конструируем их заново, когда условия изменились, приблизили нас к одному полюсов и отдалили от другого. Тогда мы заново регулируем расстояние между полюсами, размещаем их так, оба были на более или менее одинаковом oт нас расстоянии; отдаляем полюс, к которому приблизились. Для людей, живущих в тяжелых материальных  условиях, счастье - это благосостояние. Однако когда они достигают его, то счастье автоматически отодвигается, появляются новые потребности, и тогда состояние, при котором эти потребности могли бы быть удовлетворены, представляется счастьем. Если существует прогресс в счастье человечества, то не в том смысле, чтобы люди приближались к счастью, а в том, чтобы они приближались к счастью более высокому, удовлетворяющему все более высокие потребности.  Подобные рассуждения не лишены оснований. Люди действительно нередко достигают того, что они представляли себе как полное удовлетворение, однако, как правило, не получают при этом полного удовлетворения. «Полное счастье человека в этой жизни - то же самое, что квадратура круга у геометров, вечный двигатель у механиков, зелье у арабов, дающее людям бессмертие, и другие подобные вещи, недоступные для осуществления».

 

Все это, однако, касается только счастья идеального, «полного», не затрагивает реального счастья. Действительно, среди людей найдутся удовлетворенные миром, судьбой, жизнью; найдутся такие, кто, имея меньше забот, чем радостей, или даже имея больше забот, получают то общее удовлетворение, которое мы называем счастьем. Таких людей может быть больше, чем тех, кто в этом признается, ибо многие считают, согласно убеждению, сформулированному еще Овидием, что в конце жизни не следует называть себя счастливым.

 

2. Другой аспект проблемы: какова вероятность счастья? Аргументы пессимистов, что нет этой вероятности, так же неубедительны, как и противоположные им аргументы  оптимистов. Скорее могут убеждать аргумента индифферентные, согласно которым человек, вероятнее всего, не может быть ни счастливым, ни несчастливым.

 

Две особенности природы человека действительно бесспорны: что радости и страдания имеют тенденцию к выравниванию и что в человеческой жизни много нейтральных переживаний, которые не являются ни теми, ни другими. Эти особенности являются причиной того, что есть много людей ни явно счастливых, ни явно несчастливых. Они также ведут к тому, что несмотря на счастье одних и несчастье других, расстояние между счастьем и несчастьем не так велико, как можно было бы предположить, видя триумфы одних и поражения, других. И эта важная истина редко принимается во внимание.

 

Наряду с психологическим законом компенсации, согласно которому удовольствие влечет за собой неприятности, существует психологический закон, который гласит, что одно удовольствие имеет тенденцию вызывать другие удовольствия, поскольку оно вырабатывает хорошее настроение и одновременно восприимчивость к приятным чувствам. Этот закон «работает» в пользу счастливых: достаточно один раз выйти из нейтральных переживаний, из равновесия удовольствия и неприятностей, чтобы, прийти к преобладанию удовольствия, когда, новые удовольствия будут приходить сами.

 

Тот же закон управляет и несчастьем человека, так как и неприятности имеют тенденцию вызывать новые невзгоды. Кто выйдет из равновесия удовольствия и неприятностей с преобладанием неприятного, тому грозит, что на него и в дальнейшем будут обрушиваться несчастья.

 

Тем самым один психологический закон, а именно закон компенсации, подводит к мысли, что люди не будут ни явно счастливы, ни явно несчастливы. В то же время другой закон, а именно закон серии, пытается доказать, что люди, собственно, будут или явно счастливы, или явно несчастливы. В конечном счете для людей, взятых in genere, нет ничего, что говорило бы за вероятность счастья, несчастья или даже нейтрального состояния. Вероятность может быть только для каждого человека в отдельности в зависимости от его природы и окружения, в котором ему выпало жить. Поэтому нет ничего удивительного, что не существует единого мнения о достижимости счастья.

 

В каком объеме отдельные индивиды счастливы, кто достигает счастья, этого мы достоверно не знаем и знать не можем.

 

Более того, человек сам может не знать, что он действительно счастлив. Не все откровенны по отношению к самим себе, многие убеждают себя в счастье или несчастье, подвергаются внушению или самовнушению, а поверив в него, пытаются приспособить к нему свои чувства. Или человек, плохо понимая себя и свое отношение к жизни, может заблуждаться в своем счастье или несчастье. А происходит так потому, что под влиянием преходящей радости или преходящей заботы он неправильно оценил свою жизнь в целом. Или оценил ее ненадлежащим образом, поскольку применял ненадлежащую оценку счастья. И только со временем убедился, что удовлетворение, которое получал, не было достаточно полным и длительным, чтобы его можно было считать счастьем. Или, наоборот, предъявлял очень высокие требования, и то, что в свое время не ценил, было подлинным счастьем. Кто понимает счастье как идеальное существование без всяких превратностей и страданий, как сплошное наслаждение, тот заранее может быть уверен, что его не достигнет. Кто понимает счастье реалистически, тот имеет возможность его достичь, даже если его склонности или неблагоприятные обстоятельства могут этому препятствовать. Но тогда он может сказать, вслед за Тургеневым, что в жизни есть много хорошего и без счастья.



Еще материал по данной теме


Классические гадальные руны

В комплекте к набору вы найдёте полное толкование рун, а также различные способы раскладов этих уникальных знаков. 

Гадальные карты Таро

К набору прилагается инструкция, благодаря которой даже начинающий таролог без проблем разберётся в хитросплетениях судьбы.

← все статьи